Михаил Колесов - Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

— Мда, — глубокомысленно подвел итог моих воспоминаний Андрей, — нам с тобой повезло.

— Если это можно назвать везением! — закончил я.

Мы спрыгнули с батарей, и пошли в квартиру, где был бригадир. Здесь уже собралась почти вся бригада.

— Ну, что, мужики, «большой перекур», — сказал Кузьмич.

Все спустились во двор. Здесь к нам присоединились остальные, которые работали в других подъездах. Мы вышли на Нарвский проспект.

— Так, — скомандовал Кузьмич, — Философ и Пацан в «Гастроном». Остальные — за мной.

Мы с Андреем зашли в магазин. Я купили три пачки пельменей и две бутылки «Московской». Андрей отправился в «бытовку» варить пельмени, а я присоединился к остальным в «Закусочной». Здесь уже были заняты столы–стойки, на которых стояли кружки с пивом. Пока я расплачивался за пиво, Кузьмич разлил всем в кружки «на глаз» по «сто» и произнес, как всегда:

— Что–то стало холодать…

— Не пора ли нам поддать, — дружно ответили мы и осушили свои кружки пива «с прицепом».

Душа у меня стала отогреваться. Затем все, повеселевшие, отправились в «бытовку», которая находилась в том же доме, где мы работали, в так называемой «дворницкой» в полуподвальном этаже, Здесь уже нас ждал Андрей с закипевшими в огромной трехлитровой кастрюле пельменями.

Во время обеда Кузьмич меня спросил:

— Сережа, сколько у нас в «заначке»?

— Как всегда. На неделю хватит.

— Ладно. Ты, кстати, после работы останешься?

— Нет, сегодня же четверг. У меня занятия в Университете.

— Ну что ж, тогда и мы не остаемся. Ничего, потерпим до субботы. Ты, как в субботу свободен?

— Свободен. Я мы, что опять работаем в субботу?

— Работаем, работаем. Надо же людям дать тепло к Новому году. Так что до субботы, Философ, никому ни копейки. Даже мне! Понял?

— Ладно, понял, — ответил я.

После обеда я работал на монтаже. Не дожидаясь Андрея, чуть раньше всех, я ушел в бытовку. Быстро переоделся и выскочил на улицу. Нырнул в метро и через несколько минут вышел на Московском вокзале.

Проехав по Лиговке три остановки на трамвае, я подошел к дому, где снимал «койку» в небольшой коммунальной квартире. Я открыл ключом входную дверь, прошел по коридору и вошел в свою комнату. В продолговатой шестнадцатиметровой комнате располагались металлическая кровать моей «Хозяйки» с набалдашниками на спинках и «горкой» подушек под тюлевой накидкой, напротив нее платяной шкаф, рядом с ним «обеденный» стол у окна, из которого была видна, находившаяся в двух метрах кирпичная стена соседнего дома, и напротив стола у двери, отделенный от кровати изразцовой печкой, «мой» кожаный диван с зеркалом на верху спинки и со слониками на полочке. На диване возлежал Олег.

— Привет, Серега, — сказал он, не вставая, — я тебя уже заждался.

— А где Анна Семеновна? — спросил я.

— Твоя хозяйка отбыла к дочери и внучке на Литейный. Просила передать, что на кухне, на плите тебе оставлены котлеты с жареной картошкой. Между прочим, я посмотрел. Там две котлеты и картошки на двоих тоже хватит. Они еще теплые. Если поторопишься, то разогревать их не придется.

Олег был ленинградцем и моим однокурсником по факультету. Он работал механиком на знаменитом заводе ЛОМО, на котором выпускали известные фотоаппараты «Зенит», чем он очень гордился. Вообще он был несколько завышенного мнения о себе, воображая, что он, может быть, потомок «того самого» графа Шереметова, так как носил ту же фамилию. Но мне он нравился. С ним было интересно. В свободное время он таскал меня по всем музеям и театрам города. Товстоногов, Владимиров, Акимов — он говорил о них, как о своих знакомых. Преувеличивал, конечно, но с билетами у нас никогда проблем не было. Особенно мы любили ходить в уютный театр Комедии, в фойе которого сам Николай Павлович Акимов встречал зрителей, а Сергей Филиппов, когда не был занят в спектакле, любил в антрактах прогуливаться по коридору и с удовольствием принимать знаки поклонения публики. Однажды в уютной «курилке» театра мы наткнулись на Аркадия Райкина, разговаривавшего со своими знакомыми. Мы с Олегом объездили все пригорода Ленинграда и не один раз. В общем, он поставил цель сделать из меня «цивилизованного питерца», за что я ему был благодарен и прощал его фанаберию. Моя «хозяйка» его обожала, и они могли часами за чашкой чая говорить о «делах минувших».

— А ты что это разлегся на моем диване? — спросил я.

— Простой же ты человек, Серега, — начал резонировать мой друг. — Ничего еще не смыслишь во вкусе жизни. Меня сегодня угостили рюмочкой французского коньяку. Так что, я лежа пытаюсь сохранить подольше это ощущение удовольствия. Кстати, у тебя шоколад есть? Впрочем, я знаю, что его у тебя нет. А жаль!

— А может быть, это был не французский, а армянский или грузинский коньяк? — подначил я.

— Может быть, — спокойно ответил Олег. — Но до чего же приятно думать, что это был французский коньяк!

Я вышел на кухню и принес котлеты, захватив хлеб. Олег уже встал с дивана и накрыл («сервировал», как он говорил) стол.

— Всегда, сеньор, — произнес он свое любимое изречение, — все нужно делать красиво. Даже если это и заурядные котлеты.

Мы сели за стол и приступили к еде.

— Знаешь, — сказал я Олегу, — а меня вчера чуть не ограбили.

— Ну и что? — не прерывая трапезы, отреагировал он. — У нас любого могут ограбить, если это кому–то нужно.

— Да, нет. Я серьезно. Представляешь, я вчера поздно задержался у Галины. Только успел вскочить в последний поезд метро. Вышел, как всегда, на «Московском», но трамваи уже не ходили. Пришлось топать пешком. Ты знаешь, что ночью Лиговка освещается только редкими фонарями от трамвайных линий, а тротуары — во тьме. В общем, иду я себе спокойно, никого не трогаю, потому что на улице ни души. Ну, а дальше, как в кино… Выходят из–под арки трое. Двое — обычная лиговская «шпана», а третий — «дядя» серьезный. Один из них, — такой щупленький, — начинает обычную канитель:

«Не найдется ли сигаретки?»

Закурили. Тогда второй «шестерка» уже с наглой ухмылкой говорит:

«Фраер, а твоя шапка мне нравится. Да, и пальтишко у тебя тоже подходящее. Может, махнемся? А то, видишь, хорошие люди ходят в каком–то рванье. А на улице холодно».

Олег напрягся и стал внимательно меня слушать:

— И ты, что — отдал? — задал он дурацкий вопрос, глядя на висевшие против него на вешалке мои пальто и шапку.

— Ну да, сейчас! — ответил я. — Конечно, я струсил, потому что понял, что мне от них не отвязаться. Но вида не подал, и решил брать их на «понт».

«Ребята, — говорю я им, как можно развязней, — вы, что теперь уже «своих» раздеваете?»

— Они от такой наглости сначала опешили. Потом заржали.

«Это ты что ли «свой»? Откуда ты такой смелый?»

«Как откуда? — продолжаю я. — С Лиговки. Иду спокойно домой от своей женщины. Весь в прекрасном настроении. Дышу хорошей погодой. А вдруг тут вы тормозите и хочите испортить мне настроение».

— Они насторожились.

«Да, врет он все, — заверещал «щуплый». — Я всех лиговских знаю. А его вижу в первый раз».

— Я заметил, перед тем как он забежал мне за спину, в темноте у него в руке блеснуло лезвие ножа. Но я его проигнорировал, зная, что с «шестерками» вступать в разговор нельзя. Я все время обращался только в «старшему», который пока молчал. На этот раз он спросил спокойно:

«Ты где живешь?»

— Я назвал номер своего дома. Ты же знаешь, что на Лиговке у «моего» дома «дурная слава». Помнишь, я тебе рассказывал, как однажды вечером у арки дома пырнули ножом мужчину. Он был уже мертв, когда я подбежал, а прохожие даже не остановились.

«Ну, что ж. Если ты говоришь, что «свой», — продолжил «старший», — то мы тебя проводим до твоего дома. Если, конечно, ты не возражаешь. А то, как бы с тобой чего не случилось по дороге. Ночь темная. Народ разный».

— «Шпана» молчала. Я решил, что проиграл. Не поверили. Но делать было нечего.

«Хорошо, — бодро сказал я. — Пошли. В кампании веселее».

— Так мы и шли. Впереди я. Они трое за моей спиной. Все молчали. Только снег скрипел под ногами. Я, конечно, напрягся, ожидая удара в спину, но не оглядывался.

Олег смотрел на меня молча, как на воскресшего покойника…

— По мере того, как мы продвигались ближе к моему дому, шаги сзади меня отдалялись. Когда я, наконец, подошел к арке моего дома, то оглянулся. Улица была пустынна. Я закурил сигарету. Постоял и потом вошел под арку. Вот и все.

— Да, — пришел в себя Олег. — В какой школе, сеньор, Вы освоили язык и манеры этого туземного народа?

— В брянской, мой друг, — ответил я. — В Брянске я жил в районе, который назывался Бежицы. А это был район шпаны и бандитов. Так что «бежицких» никто не осмеливался трогать, даже милиция предпочитала с ними не связываться.